в больничке обычной, а она так и не приходит.
Везде заголовки, и в телеге чаты завалены подробностями. Не смогла бы пропустить, и в какой больнице бы сразу выяснила. Да хоть бы написала.
Стопорю себя Марату трезвонить.
Алиса ведь на днях пронюхала, что ее все равно пасут, и пригрозила безопаснику разглашением, если не снимем слежку. Марат у нее из рук ест. Мы с ним договорились, что через неделю по-новому сделаем и ее пасти продолжат. Ну а я пока шифером поехал, в том числе и думая о днях, что она осталась без присмотра.
Читаю, как Загродского по педофилии приняли на горячем. Прямая дорога к тюряге. Какой сюрприз! Наслаждайся, мразь. Всегда к твоим услугам. Убью тебя там через годик.
В больничной палате прямо курю, и медсестра просит хотя бы окно открывать.
Десять дней прошло, как вырвало меня — вывернул половину желудка — прямо у машины после того, как Алиса ушла от меня, а желчь еще в горле кислится.
На третий день в больничке приходит осознание. Вот как наркоты приход наваливает. Она не придет, а я без нее жить не буду.
Такой подставы еще не бывало.
Потому что неважно заставлю ли я ее или нет.
Жадные, извивающие черви в гнилой сердцевине моей требуют кое-чего конкретного. С деталями можно потом. А вот без конкретного — никак.
Чтобы сама меня хотела.
Чтобы оказалось и впрямь способна любить меня, как говорит.
Раньше, думал, с чего бы мне ей верить?
А теперь, думаю, я согласен даже обманываться. Если шанс есть, что правда может любить, то я все сделаю.
Только не знаю что.
Как слова обратно забрать?
Выиграл я!
Тянет вывернуть наружу жратву опять. Выиграл. И все потерял.
Может, это — оно. То, кем я являюсь?
Выигрываю и теряю. Лох.
Гребаная тачка даже разбиться нормально не дала. Может, Алиса прочитала, что у меня тут три царапины и посмеялась.
А че жалеть меня и впрямь? Спорил и требовал что-то выбирать. По больным точкам ей ударил.
Она мое имя на всю кругу кричала и сладко вертелась на члене, а я через пять минут давить на нее начал.
Чего я ожидал, что она малого бросит?
Я выкупаю, зачем она это все делает. Помогает всем вокруг, в пыль себя стирает. Ей никто не помог, когда надо было. Никто, твари! Но я исправить все должен. Есть я у нее теперь, неужто непонятно Алисе?
Как лицо ее обескураженное вспоминаю, так кожу со лба тянусь содрать. Я — толстокожий, пиздец. А тут как сопляк, что-то выяснял с ней постоянно.
Она за месяц в мясорубке побывала. Все вокруг моей Алисы как коршуны кружатся. А я выясняю отношения и с оборвышем соревнуюсь. Потому что…
… болит, если не всецело моя она.
Потому что хочу, чтобы без условий всяких непонятных мне отдавалась.
Чтобы четко и конкретно меня выбрала и обещания действиями подкрепила. Сразу же. До максимальной отметки. На меньшее я не согласен — да, в башке не согласен, а в реальности…
… на все соглашусь. Только бы пришла.
Глава 40 КУЛАК
Никто в больничку не приходит, кроме, мать вашу, Фрезя.
Господи, я умер и в ад попал, наверно. Поэтому Алиса не звонит и не приходит, а вместо этого в палату финансист проскальзывает, улыбаясь медсестре.
Фрезя я смутно знаю. Он — дружбан Карелина, и со всеми на свете общается. Я с ним два раза в жизни, ей-Богу, разговаривал. Конечно, пересекались чаще, и Коля дотошный жуть. Всегда делает вид, что вы со школьной скамьи товарищи.
Что-то не блистает дэнди-миллиардер сегодня. Какой-то помятый на морду свою лощенную.
— А я-то думал! — восклицает наигранно. — Что тут непоправимое. А ты отдохнуть решил, в экстремальных условиях. Знаешь, есть тур, в Тасманию. Там тебя на поле и в пустыне одного оставляют. И выживай как хочешь. Подкину контакты.
Даже не смотрю на клоуна, а он усаживается на свободный стул, будто его приглашал кто-то.
— Че надо?
Фрезь упрашивает медсестру чай с вареньем сделать, и она, сдаваясь, соглашается. Едва удерживаюсь, чтобы глаза не закатить.
А потом гнильца посередине вниз ухает. Они с Алисой похожи в чем-то. Всегда веселые, общительные, то тут, то там. Лезут не в свое дело круглосуточно. И все равно их все обожают.
— Карелин говорит Роллс-Ройс даже восстановить можно.
Спасибо Карелину за тему для светской беседы.
— Новый заказал. Ждать долго хотя.
— Но ты подождешь, — кивает Фрезь, будто он знает что-то обо мне лучше, чем я.
— Че надо, еще раз?
— Да я мимо пробегал. Дай думаю, подъеду. Вижу, очередь посетителей уже разошлась.
— Посмотрел? Ну и проваливай.
В голову ударяет воспоминание, как ей это прокричал. Блядь, как с пацанами иногда с ней разговариваю. Она же ранимая на самом деле, какой бы стойкой не хотела бы казаться. Нежная, добрая. Самая мягкая на свете. Если бы столько уродов вокруг нее не крутилось, то не скрывала бы, насколько мягкая.
А я главный среди уродов. Я с Алисой должен быть, чтобы ее защитить, потому что уроды будут признавать авторитет.
— Чего злой такой? Я, кстати, Чернышевскую на днях видел. Не спросил у нее как там ваша война закончилась, решил тебя спросить.
Ну да, Фрезь, конечно же, ее видел. Он и с пингвинами в Антарктиде общается регулярно.
Ладно, они наверняка в одних кругах крутятся. Элитных. Там, где мне не особе место уготовано. Бабло не везде красную дорожку прокладывает.
Может поэтому замуж за меня и не очень хотела. Стыдно с таким оборвышом, как я. Хотя сказала, что хотела. В последний раз.
До того, как я все разрушил.
— А ты поменьше чатов всяких читай, там хрень пишут. Не было никакой войны. Мы обо всем договорились.
— Что-то это совсем не то, что она сказала.
— Ты только что сказал, вы не говорили об этом! — свирепею я.
Теперь мне из этого лощенного клоуна информацию вытягивать?
Вытяну.
— Я сказал, что я не спрашивал, — указательный палец выставляет Фрезь. — Алиса сама обьяснила. И вчера читаю, представляешь, Загродского садят. Вот это поворот.
— Мы тебе не лента сплетен тут. Что сказала она, говори?
Коля голову вправо склоняет, и ногу на ногу закидывает. Мать вашу, их где-то учат быть такими медленными.
— Ну, я не сплетничать пришел. И раз ты против…